Тобольские заключенные
В разное время Тобольск удостаивался многих государственных титулов и красивых эпитетов: когда Ермаком была открыта дорога в Сибирь, Тобольск стали именовать «Ворота Азии», «Отец городов сибирских»; построенные в нём храмы дали повод называть его «Богоспасаемый град Тобольск», «Город ангелу подобный»; в ХХ веке Тобольск признали «жемчужиной России».
Но, между тем, город Тобольск еще с конца XVI-го века известен как место глухой, холодной сибирской ссылки. Первым его «ссыльным» стал Угличский колокол, который в 1591 году оповестил народ о гибели царевича Димитрия, младшего сына Ивана Грозного. Набатный колокол, звонивший по убиенному царевичу, сбросили с колокольни и, по обычаю того времени, «пометили» как настоящего преступника, отправляемого в ссылку: вырвали ему язык, отрубили ухо, наказали 12-ю ударами плетей и сослали в Тобольск.
С начала XVIII-го века Тобольск становится местом пребывания военнопленных шведских солдат и офицеров. Для следующих поколений ссыльных Тобольск был уже перевалочным пунктом, с которого для них начиналась Сибирь…
Сюда же, в Тобольск, в 1918 году были отправлены последний Российский Император Николай Александрович Романов и его семья. Царственные мученики пробыли в Тобольске 8 месяцев. Тот дом, где они жили, стоит и поныне. Но сегодня в нём лишь единственная комната напоминает о том, что когда-то здесь находилась Царская Семья – это рабочий кабинет Императора Николая II. Переоборудованная в музей, где проводятся экскурсии, эта небольшая комната является для нас самым настоящим святым местом.
Самые счастливые дни?..
6 августа 1917 года, в праздник Преображения Господня, на Иртыше раздались громкие гудки парохода. На пароходе «Русь» в сопровождении охраны в Тобольск прибыла Царская Семья. Люди, завидев августейшее семейство, снимали шапки, крестились, падали на колени, многие плакали.
После февральской революции 1917 года Временное правительство издало указ об аресте Царской Семьи. Первое время Семья содержалась в Царском селе, после чего их перевезли в Тобольск.
Считается, что первые полтора месяца тобольской ссылки были лучшими для Царской Семьи в ее заключении. Однако слово «лучшие» залетело в этот текст из двадцатых годов, когда, зная о екатеринбургской трагедии, с нею и сравнивали тобольские месяцы. Но если день за днем проследить скорбный путь, перехватывает дыхание от тех неисчислимых страданий, которые пришлось перенести Государю и всей Семье в Тобольске.
Дом, где разместили Царственных Мучеников, до революции был губернаторской резиденцией – здесь жили тобольские губернаторы. Помимо этого дом значился как путевой дворец высочайших особ. Если кто-нибудь из царской династии посещал Тобольск, то останавливался непременно в этом доме. Известно, что в 1837 году сюда приезжал наследник Александр Николаевич – будущий Император Александр II. Он пробыл в Тобольске 3 дня и ночевал как раз в этом доме.
Часовня близ Губернаторского дома, освященная в честь святого Александра Невского, поставлена в память посещения Александром II Тобольска и в память об убиенном Государе Императоре.
Вместе с Семьей Романовых в Тобольск приехало 45 человек свиты. Это были люди, искренне любившие Царя, самые преданные, не пожелавшие и в это тяжёлое время оставить Семью. На первом этаже Губернаторского дома жило всего несколько слуг, остальные разместились в доме напротив. Большая Царская Семья занимала весь второй этаж дома.
Жизнь Романовых в Тобольске сначала протекала тихо и спокойно. Дети занимались уроками, Николай II работал в кабинете. Затем Государь и Великие Княжны шли на воздух. Во дворе был устроен турник, качели, выкопан прудик для уток.
Вечером Царская Семья собиралась в гостиной: беседовали, читали, пили чай.
«…И завтра то же, что вчера…»
Как отметил судебный следователь Николай Алексеевич Соколов, в Тобольске «жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло». В 8 часов 45 минут подавался утренний чай. Государь пил его в своем кабинете с дочерью Ольгой. После чая занимался у себя, затем обыкновенно пилил дрова во дворе.
Та осень в Тобольске удалась на славу…
«16 августа. Отличный тёплый день. Теперь каждое утро я пью чай со всеми детьми. Провели час времени в так называемом садике и большую часть дня на балконе, который весь день согревается солнцем. До чая провозились в садике, два часа на качелях и с костром».
«И 17 августа ночь была лунная, а утро — серое и холодное, и только около часа вышло солнце, и снова настал отличный день. И в воскресенье вечер был тёплый и лунный, а 23 августа, хотя и прошёл тёплый ливень, но день простоял превосходный…»
«Тёплая погода с сильным восточным ветром… — привычно записывает Николай II 25 августа, но тут уже срывается: — Прогулки в садике делаются невероятно скучными; здесь чувство сидения взаперти гораздо сильнее, нежели было в Царском Селе»…
Мы знаем, что и для Великих Княжон, и для Цесаревича Алексия жизнь в Тобольске, в этом отгороженном дворе с небольшим садом, в окружении всегда одних и тех же людей, была поразительно скучной. Об этом они писали в письмах. В один из таких дней Цесаревич Алексий записал в своем дневнике: «Скучно. Сегодня, как вчера, завтра – как сегодня…Господи, помоги нам! Господи, помилуй!»
Несмотря на сносные условия жизни, однообразие её давило. Император, борясь с этим, пилил дрова или маршировал перед домом.
Есть знаменитая фотография, на которой Государь Император вместе с сыном Алексием пилят дрова. Она удивляет – непривычно видеть столь высоких особ за таким делом. Но объяснение этому очень простое. Только представьте, человек, у которого раньше весь день был расписан по минутам, искал себе занятие. Рассказывают, что он попросил начальника охраны привезти дрова, которые сам и пилил. При этом использовали двуручную пилу. Напарники Государя один за другим выдыхались, а он все продолжал пилить.
В эти дни Николай II обращается к книгам Лескова.
«13 сентября. Полдня шёл дождь, но было тепло… Начал роман Лескова «Обойдённые». В девять часов вечера у нас в зале была отслужена всенощная. Легли рано».
Чтение Лескова увлекает Государя. И это не случайно… Невозможно найти писателя — Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский тут не исключение — которые мог бы сравниться с Н.А. Лесковым тем глубинным знанием народной русской жизни, той красотой русского языка, тем обилием положительных народных характеров, которые мы находим на страницах лесковских произведений.
В сентябре 1917 года в Тобольске Николай II читает Лескова рассказ за рассказом, роман за романом, том за томом…
«16 сентября. Погода простояла совсем тёплая. Приятно было ходить и работать на дворе. Кончил рассказ «Обойдённые» и начал «Островитяне»…
«24 сентября. Вследствие вчерашней истории нас в церковь не пустили, опасаясь чьей-то возбуждённости. Обедницу отслужили у нас дома. День стоял превосходный; 11° в тени с тёплым ветром. Долго гуляли, поиграл с Ольгой в городки и пилил. Вечером начал читать вслух «Запечатлённый ангел»…
«Благослови молитвой нас…»
В воспоминаниях В.С. Панкратова, комиссара Временного правительства по тюремному содержанию Царской Семьи в Тобольске, записан такой диалог:
«Ко мне подходит князь Долгоруков.
— Господин комиссар, когда же будет разрешено сходить в церковь? Николай Александрович и Александра Федоровна просили меня узнать, — обратился он ко мне.
— Как только будет все приготовлено. У меня нет ни малейшего намерения лишать их посещения церкви, — ответил я.
— Какие же нужны приготовления?
— Устраняющие всякие неприятности и недоразумения.
— Не понимаю, — огорченно отвечает князь.
— Не думайте, что меня беспокоят неприятности, только касающиеся меня лично, возможны неприятности другого порядка, которых я не могу допустить, — пояснил я князю.
Но он опять не понял меня»…
А объяснение было таким: дескать, вдруг кому-либо из тобольцев «придет в голову во время прохода в церковь выкинуть какую-либо штуку? Бросить камнем, выкрикнуть нецензурную похабщину и т. п. Пришлось бы так или иначе реагировать. Лучше заблаговременно устранить возможность подобных историй», – словно в анекдоте про исправника, который приказал убрать в парке все скамейки, чтобы хулиганы не могли царапать на них неприличные слова…
Как действовали эти объяснения В. С. Панкратова на Царскую Семью, видно из дневника Государя.
«На днях Е. С. Боткин получил от Керенского бумагу, из которой мы узнали, что прогулки за городом нам разрешены, — записал он 29 сентября. — На вопрос Боткина, когда они могут начаться, Панкратов, поганец, ответил, что теперь о них не может быть речи из-за какой-то непонятной боязни за нашу безопасность. Все были этим ответом до крайности возмущены. Погода стала прохладнее»…
21 (8) сентября 1917 года в праздник Рождества Богородицы Романовым все же разрешили посещать Благовещенскую церковь. Когда Семья шла к ранней Литургии, люди на улице становились на колени. Благовещенская церковь располагалась рядом, буквально в трех шагах. Водили их туда под конвоем – солдаты становились в две шеренги, получался живой коридор, и сквозь этот живой коридор шла Семья. У Александры Федоровны было больное сердце, ей было тяжело ходить, и ее во время этих прогулок часто возили на коляске.
Посещение храма продолжалось до 7 января 1918 года, когда во время праздничного богослужения дьякон пропел «Многая Лета» Государю Императору и Государыне Императрице по полному титулу. Это посчитали за политическую провокацию и Семье запретили посещать церковь. Все службы с тех пор проходили в доме.
В Большом зале губернаторского дома был установлен складной иконостас, привезённый с собой из Царского Села. На домашних богослужениях отсутствовали певчие, и Императрица вместе с дочерьми пела за богослужением сама. На караульных это пение производило громадное впечатление…
«На воле мне много приходилось слышать о том, что семья Николая II очень религиозна… — пишет В.С. Панкратов. — Но религиозность слишком различно понимается людьми, и в данном случае судить об этом более чем трудно. Эта духовно-нравственная потребность царственных пленников сначала удовлетворялась тем, что богослужение совершалось в зале губернаторского дома, то есть в том же доме, где жила семья бывшего царя. И в ближайшую субботу мне первый раз пришлось присутствовать на всенощной.
Всю работу по обстановке и приготовлению зала к богослужению брала на себя Александра Федоровна. В зале она устанавливала икону Спасителя, покрывала аналой, украшала их своим шитьем и пр. В восемь часов вечера приходил священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из Ивановского монастыря. В зал собиралась свита, располагаясь по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам.
Когда бывший царь с семьей выходил из боковой двери, то и они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее княжны. Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Помню, на меня вся эта обстановка произвела сильное первое впечатление. Священник в ризе, черные монашки, мерцающие свечи, жидкий хор монашенок, видимая религиозность молящихся, образ Спасителя. Вереница мыслей сменялась одна другою…
«О чем молится, о чем просит эта бывшая царственная семья? Что она чувствует?» — спрашивал я себя.
Монашки запели: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение…»
Вся семья Николая II становится на колени и усердно крестится, за нею падают на колени и все остальные. В то время мне казалось, что всясемья бывшего царя искренно отдается религиозному чувству и настроению».
«Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем»
В письме Великой Княгине Ксении Александровне Государь писал: «Живем тихо и дружно». И это, наверное, главное чудо, которое сумел сотворить Помазанник Божий в Тобольске. Он показал детям пример силы и мужества, которые может дать только истинная вера, он научил их смирению и жертвенности. Не в мгновение высокого подвига, а ежедневно, ежечасно происходило это обучение.
Комиссар Панкратов считал вполне допустимыми издевательства солдат над детьми. В своих воспоминаниях он говорит, что по отношению к узникам «поведение отряда было почти рыцарским». Каким-то удивительным образом в это рыцарство входила яма для отбросов, выкопанная солдатами прямо под окнами Княжон и Александры Федоровны, и те отвратительные по цинизму надписи, которыми покрывали солдаты доску детских качелей.
Еще меньше щадили «обучаемые» Панкратовым солдаты чувства самого Государя. Они вдруг перестали отвечать на его приветствия. Однажды Николай Александрович поздоровался с солдатом: «Здорово, стрелок!» — и в ответ услышал: «Я не стрелок. Я — товарищ».
В другой раз Государь надел черкеску, на которой у него был кинжал, и солдаты немедленно инициировали обыск:
— У них оружие! — кричали они.
Потом солдаты вынесли решение, чтобы Государь снял офицерские погоны.
И снова поражаешься мужественной сдержанности Царя. Какая мудрость требовалась ему, что успокоить детей, подвергающихся хамскому обращению, какая сила требовалась, чтобы не сорваться, когда его унижали на глазах его близких! А ведь к этому и подталкивали его и солдаты, и сам Панкратов. Им хотелось, чтобы вчерашний Император стал смешным и жалким в бессильной ярости.
Государь выстоял. А вместе с ним и вся Семья выдержала этот суровый экзамен.
«За каждый спокойно проведённый день я благодарю Бога», – писала Императрица Александра Федоровна. Здесь же, в дневнике Государыни за декабрь 1917 года, есть смиренное свидетельство о том, что в канун Рождества, будучи под арестом уже почти год, Александра Федоровна приготовила для своих охранников елку, угощения и подарила каждому из них по Евангелию с закладками, которые сама разрисовала.
«На все надо взглянуть спокойно, – такими словами заканчивается тобольский дневник Императрицы. – Что делать? Если Он послал нам такие испытания, очевидно, Он думает, что мы к этому полностью готовы. Во всём можно найти и хорошее, и полезное, какие бы мы страдания не прошли – пусть будет так; Он даст нам силы и терпение и не покинет нас. Он милостив. Надо только склониться перед Его волей и ждать – там, в другом мире, Он готовит для всех, кто любит Его, неописуемую радость».
* В статье использованы отрывки из книги Н.М. Коняева «Подлинная история Дома Романовых».
Елена Рысева
|
